меньший грех, нежели «небольшевизм» Троцкого, «неслучайность октябрьского эпизода» Зиновьева и Каменева, «немарксизм» Бухарина и невозможность положиться в серьезном деле на Пятакова. Ленин даже в «Письме» никого не характеризовал лучше, чем Сталина, и никем не предложил его заменить. Полагаю, из «Письма» мог следовать только один вывод: в стране нет никого, кроме Ленина, кто был бы достоин ею управлять. Отсутствие своей собственной фамилии в списке охарактеризованных товарищей Молотов скромно объяснял своей молодостью и тем, что из «молодых» Ленин по-прежнему выделял только Бухарина и Пятакова. Главную причину появления письма Молотов видел в хамстве Сталина в отношении Крупской. При этом Молотов считал, что Ленин был абсолютно точен в своей характеристике Сталина.

Но каковы бы ни были обстоятельства появления «Письма», в нем ясно виделось намерение Ленина на предстоявшем XII съезде поставить вопрос о замене Сталина на посту генсека. Знал ли тот о подобной опасности? Молотов уверял, что о содержании ленинских записок даже ему было известно практически сразу. Откуда? Ответ дает записка Фотиевой на имя Каменева от 29 декабря 1922 года: «Т. Сталину в субботу 23/XII было передано письмо Владимира Ильича к съезду, записанное Володичевой. Между тем, уже после передачи письма выяснилось, что воля Владимира Ильича была в том, чтобы письмо это хранилось строго секретно в архиве, можно (так в тексте. — В. Н.) быть распечатано только им или Надеждой Константиновной и должно быть предъявлено кому бы то ни было лишь после его смерти». Фотиева просила никому не сообщать об оплошности. Каменев на этом же листке написал письмо Сталину, предложив ознакомить с заявлением Фотиевой «тех членов ЦК, которые узнали содержание письма Владимира Ильича (мне известно, что с содержанием его знакомы тт. Троцкий, Бухарин, Орджоникидзе и ты)»[391].

Ленин продолжал диктовать. 27–29 декабря появилась статья «О придании законодательных функций Госплану». В ней он решил поддержать неоднократно им ранее отвергавшуюся идею Троцкого о необходимости максимальной централизации государственного контроля над экономикой через Госплан. Статью эту Крупская передала Зиновьеву только в начале июня 1923 года, вопрос о публикации рассматривался в Политбюро. «За» был только Троцкий. Молотов подал свой голос за предложение Зиновьева: «Н. К. тоже держалась того мнения, что следует передать только в ЦК. О публикации я не спрашивал, ибо думал (и думаю), что это исключено»[392].

30 декабря 1922 года вошло в историю как день образования Советского Союза. Об этом событии на I съезде Советов СССР объявил Сталин, максимально избавившийся от своего правого «национализма» в пользу ленинского интернационализма и назвавший новое государство прообразом «грядущей Мировой Советской Социалистической Республики»[393]. А в декларации об образовании СССР, которая станет первой частью Конституции 1924 года, будет записано, что Союз открыт не только для уже существующих республик, но и для тех, что оформятся в будущем.

В те же минуты, когда Сталин провозглашал создание нового государства, Ленин вызвал Володичеву, чтобы начать диктовать ей очередной материал — «К вопросу о национальностях или об автономизации». Осудив национализм большой нации и поддержав национализм нации маленькой, Ленин вернулся к «грузинскому делу» и заключил: «Политически-ответственны-ми за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского»[394]. Это письмо тоже предназначалось для XII съезда.

В первые дни 1923 года Ленин надиктовал несколько «Страничек из дневника», в которых говорилось о необходимости преодолеть «азиатскую бескультурность» через развитие школьного образования, а затем принялся за вопросы кооперации. Статья, которую он продиктовал 4 и 6 января, поначалу не вызвала, как и другие писания больного Ленина, большого интереса в партийном руководстве. «Правда» после долгих колебаний опубликовала ее только в конце мая. Однако скоро она окажется в центре внутрипартийной борьбы из-за двух идей Ленина, сформулированных весьма нечетко. Во-первых, в противоречии со всей предыдущей теорией марксизма он намекнул на наличие в СССР предпосылок для строительства социализма вне зависимости от победы революции во всемирном масштабе. А во-вторых, утверждал, что создать общество нового типа можно достаточно быстро путем вовлечения масс населения в процесс кооперирования.

Молотов доказывал, что статья «О кооперации» обосновывала возможность построения социализма в одной отдельно взятой стране, а главным способом решения этой проблемы называла массовую коллективизацию. Эта сталинско-молотовская интерпретация ленинского кооперативного плана не совпадала с троцкистско-зиновьевской, а затем и бухаринско-рыковской позициями и создавала основу для размежеваний в РКП(б) на все 1920-е годы. Левые отрицали, что Ленин верил в возможность победы социализма в одной стране. Правые не были уверены, что ленинский кооперативный план означал сплошную коллективизацию и сворачивание рыночных отношений.

Две последние ленинские статьи были посвящены борьбе с бюрократизмом. Ленин предлагал на предстоявшем съезде партии выбрать 75-100 новых членов ЦКК из рабочих и крестьян, которые вместе с 300–400 служащими Наркомата рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрина) должны будут создать орган совместного партийно-государственного контроля и «присутствовать в известном числе на каждом заседании Политбюро[395]. Статья «Как нам реорганизовать Рабкрин» вызвала в Политбюро некоторое замешательство. С какой стати создавать еще одну супербюрократическую структуру из людей, ничего не понимающих в управленческой работе, которую им предстояло контролировать? «На немедленно созванном по моему предложению Политбюро все присутствовавшие: тт. Сталин, Молотов, Куйбышев, Рыков, Калинин, Бухарин были не только против плана т. Ленина, но и против самого напечатания статьи. Особенно резко и категорически возражали члены секретариата»[396], - свидетельствовал Троцкий.

К теме Рабкрина Ленин вернулся в статье «Лучше меньше, да лучше», которую опубликуют 4 марта. Если она и привлекла внимание, то скорее резким критическим тоном: «Все знают о том, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения нашего Рабкрина, нет и что при современных условиях с этого наркомата нечего и спрашивать»[397]. Поскольку Рабкрином до весны 1922 года ведал Сталин, посвященные восприняли статью как очередной выпад против генсека.

Вновь воспылав праведным гневом против великорусских шовинистов Сталина, Дзержинского и Орджоникидзе и понимая, что участие в работе предсъездовского пленума ЦК для него проблематично, Ленин 5 марта надиктовывал послание Троцкому: «Я бы очень Вас просил взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии»[398]. И сразу вслед за ним последовало выношенное и выверенное по времени письмо Сталину (с копиями Каменеву и Зиновьеву): «Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее… Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу вас взвесить, согласны ли вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между